Datasets:

Anper3004
/

CLSumInstruct

Modalities:

Formats:

Size:

Libraries:

Dataset card Viewer Files Files and versions Community

Dataset Viewer

Auto-converted to Parquet

Full Screen Viewer

Split (1)

train · 427 rows

input stringlengths 304 132k	instruction stringclasses 1 value	output stringlengths 73 49.3k
2016 01 005 казык и мысл современных когнитивных лингвистика м языки славан културы 2015 848 с. Ключевые слова: познание; язык; когнитивная лингвистика. В сборнике представлены статьи, посвященные исследованию различных аспектов языка в связи с познавательными процессами человека. Во вступительной статье определяются особенности когнитивной парадигмы в лингвистике, к которым в первую очередь относится наличие тесных связей с другими дисциплинами, в том числе и естественно-научными. Составители сборника подчеркивают, что они исходили из максимально широкого понимания проблематики когнитивной лингвистики и включили в издание статьи, посвященные вопросам взаимодействия языка, ума1 и мозга человека. Одновременно с этим предпочтение отдавалось исследованиям, которые согласуются с эмпирическими знаниями о языке, уме и мозге, и составители сборника сознательно отказались от публикации материалов, «для которых характерен лишь самый общий ментализм» (с. 22). Авторы вступительной статьи предлагают компьютерную метафору для обозначения двух режимов функционирования языка: режим off-line, в рамках которого язык выступает как хранилище знаний, и режим on-line, который связан с коммуникацией и дискурсом и в рамках которого происходит обмен информацией в вербальной форме. Авторы особо подчеркивают, что эти режимы функционирования языка не являются независимыми друг от друга, поскольку «в языке употребление формирует структуру, а имеющаяся структура ограничивает употребление» (с. 22–23). Во вступительной статье определяется ряд сквозных тем сборника, к числу которых относятся: моделирование говорящим сознания адресата, способность к принятию иной перспективы, предотвращение неоднозначности языковых выражений, автомониторинг, а также эволюционный аспект языка и состояние когнитивных наук в целом. 1 Авторы вводят термин «ум» в экспериментальном порядке как перево дческий эквивалент английского термина «mind». – Прим. реф. Раздел I «Общее. Эволюция. Исторический контекст» содержит статьи, в которых рассматриваются наиболее общие вопросы когнитивной лингвистики. Раздел открывается статьей А.Е. Кибрика «Когнитивный подход к языку», в которой автор излагает свое понимание языка под когнитивным углом зрения. Автор отталкивается от концепции Э. Сепира, согласно которой «языковая и мыслительная деятельность разворачиваются согласованно и параллельно» (с. 30), в результате чего надъязыковая когнитивная структура и вербальная структура образуют неразрывное единство. Согласно этой точке зрения «структура языка в значительной степени предопределена когнитивной структурой, хотя и не идентична ей» (с. 30). По мнению автора, существует два способа исследования отношений между языковыми феноменами и мыслительными процессами: от мышления к языку и от языка к мышлению. Автор отмечает, что ввиду недостаточности наших знаний об организации мыслительных процессов наиболее востребованным и продуктивным на сегодняшний день является второй подход. Этот подход основывается на идее о том, что анализ языковых форм позволяет реконструировать лежащие за ними когнитивные структуры. Такая реконструкция «опирается на постулат об исходной когнитивной мотивированности языковой формы: в той мере, в какой языковая форма мотивирована, она “отражает” стоящую за ней когнитивную структуру» (с. 32). Автор подчеркивает, что мотивированность отнюдь не означает наличие прямой, непосредственной связи между языковыми и ментальными структурами. Он пишет лишь о «достаточно жесткой семиотической логике» (с. 33), которая накладывает ограничения на языковую форму, и описание этой логики признается целью лингвистической реконструкции. Автор выделяет два метода реконструкции: внутриязыковой, при котором в качестве исходного материала выступают отношения между формами одного языка, и межъязыковой, при котором сравниваются языковые формы многих языков. Автор приводит ряд примеров, иллюстрирующих технологию лингвистической реконструкции на базе лингвистического явления маркированности. Реконструкция производится на материале русского, цахурского, даргинского, багвалинского, бенгальского и других языков. 2016.01.005 Перечисляя основные подходы к определению маркированности, автор отмечает типологическую значимость данной теории, указывая на то обстоятельство, что степень относительной маркированности значений языковых параметров «следует некоторой универсальной логике, не зависящей от конкретного языка» (с. 35). Например, если в языке существуют грамматические средства различения единственного и множественного числа, значение множественного числа неизбежно является маркированным, а значение единственного – немаркированным. Если же в языке присутствует и двойственное число, образуется иерархия ед. <мн. <дв. Автор выводит импликативную универсалию: «Если в языке представлено более маркированное значение, то в нем имеются и все менее маркированные значения» (с. 35). Следовательно, возможны языки, в которых имеются единственное и множественное число или единственное, множественное и двойственное число, но невозможны языки, в которых представлены только единственное и двойственное или множественное и двойственное число. Аналогичным образом образует иерархию категория времени: настоящее < прошедшее < будущее. Согласно этой иерархии невозможно существование языков, в которых представлены только настоящее и будущее или только прошедшее и будущее времена. Автор ставит перед собой задачу определить природу этой логики на основе когнитивного подхода к языку. Языковая маркированность определяется им как производное от когнитивной маркированности и характеризуется двумя чертами: 1) немаркированное языковое значение соответствует когнитивно нормальному (естественному, ожидаемому) положению вещей; 2) маркированное языковое значение соответствует когнитивно отклоняющемуся от нормального (неестественному, неожидаемому) положению вещей (с. 36). «Нормальное» положение вещей входит в когнитивный гештальт человеческого опыта и концептуализируется с минимальной затратой ментальных усилий, в то время как отклонения от гештальта требуют дополнительных когнитивных ресурсов. Автор подчеркивает антропоцентрический характер когнитивной нормы, ее ориентированность на человека, чем и предопределяется ее универсальность: если норма присуща человеку как биологическому виду, она должна быть едина для всего человечества. Таким образом, существующие языковые универсалии «мотивированы единством человеческой когнитивной способности» (с. 37). Языковая маркированность же отображает когнитивный оператор нормы / отклонения от нормы. В заключении к статье автор еще раз подчеркивает, что языковая структура мотивирована устройством когнитивной структуры, которая репрезентируется в естественном языке. Автор указывает на с функциональной и, шире, с семантической лингвистической теорией. Ценность когнитивного подхода, по мнению автора, заключается в том, что он позволяет лингвистике подняться «с уровня регистрации фактов на уровень предсказания фактов» (с. 57). связь когнитивной лингвистики генетическую В статье Т. Гивона «Сложность и развитие» описываются и анализируются три вида развития, наблюдаемых в языке: диахрония, онтогенез и филогенез. Автор настаивает на том, что эти три процесса происходят параллельно и связаны между собой общими механизмами. Статья открывается рядом вступительных замечаний о феномене сложности. Автор полагает, что сложность – это общее свойство всех систем, обладающих внутренней организацией. Сложность является и базовой характеристикой человеческого сознания, в котором автор выделяет несколько «функциональных доменов» (с. 93), организованных как иерархические системы – зрение, слух, моторный контроль, внимание и эпизодическая память. В рамках этой концепции усвоение и совершенствование отдельных навыков (перцептивных, когнитивных, моторных и языковых) связано с увеличением автоматизированных процессов обработки. Важным принципом функционирования иерархических структур является функциональное взаимодействие между частями, составляющими единое целое. Такие структурно-функциональные взаимодействия могут быть обнаружены в синтаксических структурах любого уровня в любом естественном языке. Автор проводит параллель между биологическими и синтаксическими структурами, видя ее в том, что «как и в биологических структурах, синтаксические узлы низкого уровня не группируются в более высокоуровневые, абстрактные, если они функционально не связаны друг с другом» (с. 95). Автор обсуждает проблему развития с биологической точки зрения и обнаруживает параллели между биологическими, нейрокогнитивными и языковыми явлениями. Так, домен «адаптивное 2016.01.005 поведение» в биологии соответствует домену «научение» в познании и домену «диахрония» в языке. Аналогичным образом обнаруживаются параллели онтогенез – взросление – усвоение и филогенез – эволюция – эволюция. Автор подчеркивает, что речь идет не только об аналогии, но наличии единых механизмов, «общим знаменателем которых является адаптивное поведение индивида» (с. 97). В статье рассматривается феномен ментальных репрезентаций, в числе которых автор выделяет семантическую память (родовые понятия), эпизодическую память (конкретные состояния и события), а также рабочую память («кратковременный буфер для обработки информации, обладающий малой вместимостью и небольшим временем хранения информации» (с. 98)). Ссылаясь на ряд исследований в биологии, автор утверждает, что семантическая и эпизодическая память являются «эволюционно древними, дочеловеческими способностями» (с. 98). Важнейшую роль в развитии когнитивной организации семантической памяти человека автор отводит эволюции звукового кода, а в развитии эпизодической памяти – эволюции грамматических структур. Рассматривая вопросы языковой диахронии и эволюции, автор отмечает, что в отличие от филогенеза и онтогенеза, имеющих явные аналоги в биологии, языковая диахрония традиционно рассматривается как неотъемлемая часть культуры, т.е. «накопление ненаследуемых поведенческих черт» (с. 100). Он полагает, однако, что биологическая эволюция и диахронические изменения в языке подчиняются нескольким общим принципам. К их числу Гивон относит следующее: наблюдаемые в данный момент микровариации внутри языка предсказывают возможные макровариации между языками в будущем; макрообразие диалектов / языков / языковых семей может восходить к ранней микровариации; постепенная пошаговая микровариация может приводить к разрывам в макровариации; процесс изменения адаптивен; адаптивные изменения «могут привести к значительному переструктурированию и увеличению произвольности в соотношении структур и функций и, следовательно, к кажущимся неадаптивными реликтовым чертам» (с. 101). К контролирующим принципам развития, общим для языковой диахронии и биологической эволюции, автор относит следующие: постепенный характер изменений, мотивацию, связанную с адаптационным отбором, первичность функциональных изменений по отношению к структурным, добавление новых структур к старым в конечной точке их развития, возможность глобальных адаптивных последствий в результате локальной адаптивной обусловленности, однонаправленность изменений (с. 101). Автор рассматривает проблему языкового онтогенеза и эволюции и описывает процесс развития коммуникативных способностей у детей, проводя параллель с формированием пиджина в условиях освоения взрослыми второго языка естественным путем и обнаруживая множество сходных черт (обилие безглагольных предложений, преобладание конкретной лексики и др.). Обращаясь к грамматике, автор отмечает высокий уровень ее сложности и высказывает предположение, что ее функционирование обеспечивается сетью, которая «формирует отдельные системы из уже существующих модулей» (с. 111), причем эти модули могли изначально возникнуть для выполнения адаптивных функций, не имеющих отношения к грамматике и языку вообще, но «подходящих для того, чтобы стать частью системы, выполняющей эту новую, сложную мегафункцию» (с. 111). В заключение статьи автор отмечает, что человеческая система коммуникации строится на основе ранее сформировавшейся нейрокогнитивной системы приматов, и ее развитие, включая появление фонологического и грамматического компонентов, было заложено «в необходимости передачи неочевидной, неразделяемой коммуникантами адаптационно важной информации от одного человека к другому» (с. 114). Автор особо подчеркивает, что звуковая оболочка слова никогда не использовалась исключительно для кодирования понятий; слова становятся востребованы для коммуникации только в том случае, когда они обозначают целые пропозициональные сообщения. «Эволюция языка на каждой стадии включала в себя использование ранее существовавших доязыковых мозговых структур для выполнения новых функций – близких, но не идентичных. Сам же процесс в целом продвигался вперед благодаря постепенно нарастающему давлению адаптации, обеспечивающему необходимость в возникновении человеческой коммуникации» (с. 115–116). Возникновение сложных синтаксических структур автор рассматривает не как цель адаптивного процесса, а как эпифеномен, возникший 2016.01.005 под давлением адаптации и являющийся последствием локальных, рутинных и последовательно реализованных эволюционных шагов. Эволюция морфосинтаксической сложности – это результат перегруппировки ранее существовавших нейронных систем для включения в более сложные системы, возникающие для выполнения новых функций. А.Д. Кошелев в своей статье «На пороге эволюционносинтетической теории языка» характеризует состояние современной теоретической лингвистики как кризисное и предлагает проект единой эволюционно-синтетической теории языка, включающей в себя как собственно лингвистическую, так и когнитивную, мыслительную, социальную и другие составляющие. В статье рассматриваются два аспекта предлагаемой теории: назначение естественного языка (инструмент мышления, средство коммуникации и средство передачи слушающему референтных ситуаций) и эволюционная модель языка, которая дает объяснение эволюции языка и его становления у ребенка. Автор выделяет в языке сенсорное ядро – множество простых фраз, имеющих элементарную синтаксическую структуру, в которых используются сенсорные слова и которые описывают непосредственно воспринимаемые события реального мира. Язык в целом предстает в концепции автора как единство двух подъязыков, которое может быть представлено следующей формулой: «язык = сенсорное ядро + семантико-синтаксическое расширение» (с. 143). Сенсорное ядро представляет собой исходный, эволюционно более ранний язык, который является универсальным, в то время как семантико-синтаксическое расширение признается лингвоспецифичным языком, отражающим жизненный уклад, мировосприятие и культурные традиции конкретного этноса. Усвоение языка ребенком начинается именно с сенсорного ядра, представленного однословными сенсорными словами-фразами и двусловными сенсорными фразами, а затем происходит расширение в семантическом (появление переносных значений и слов с абстрактным значением) и синтаксическом (образование фраз со сложным синтаксисом) направлении. В статье А.В. Кравченко «О предметной области языкознания» описывается методологический кризис в современной науке о языке и предлагается выход из него посредством создания синтетической лингвистической теории, основанной на подходе к человеку и обществу как живым системам, «в основе организации которых лежат телесно воплощенные взаимодействия ориентирующего характера – естественный язык» (с. 155). Автор подчеркивает, что естественный язык не есть вербальные структуры, которые существуют независимо от человека и образуют систему. «Это акустические структуры, порождаемые, воспринимаемые и узнаваемые как таковые в динамически сложном контексте взаимодействий (включающем физический, биологический, эмоциональный, социокультурный, онтогенетический, исторический и многие другие аспекты)» (с. 165). Автор настаивает на том, что рассматривать их вне этого контекста нельзя. Методологической основой его подхода к языку является теория аутопоэза, один из постулатов которой гласит, что организм и его среда образуют единство и находятся в постоянном взаимодействии. «В случае человека как социального существа главной особенностью таких взаимодействий является язык – семиотическое явление, характеризующее когнитивную (=жизненную) деятельность человека как биологического вида» (с. 167). Именно это положение, по мнению автора, и следует положить в основание новой теории языка, в рамках которой лингвистика предстает как естественная наука. В статье У. Чейфа «На пути к лингвистике, основанной на мышлении» рассматривается ряд лингвистических и психологических исследований и демонстрируется роль разных подходов в понимании мышления и языка. В статье В.Б. Касевича «Заметки о “когниции”» содержится анализ таких базовых терминов когнитивной лингвистики, как «знания», «знак», «информация», «когниция» и др. Понятие «информация» признается примитивом, не поддающимся толкованию. В статье В.М. Алпатова «Предшественники когнитивной лингвистики» определяются истоки когнитивной парадигмы и анализируются те аспекты «классических» теорий языка, которые коррелируют с современными когнитивными концепциями. Автор анализирует работы В. фон Гумбольдта, К. Фосслера, А. Сеше, А. Гардинера и других лингвистов, вычленяя в общем корпусе их исследований те аспекты, которые оказываются релевантными для формирования современной когнитивной лингвистики. 2016.01.005 Раздел второй сборника озаглавлен «Язык как хранилище. Семантика Off-line». Он включает в себя статьи, описывающие статические аспекты функционирования языка. В статье Л. Бородицки «Как языки конструируют время» рассматривается проблема ментальной репрезентации времени и изучается то влияние, которое оказывают используемые нами метафоры на наше осмысление этой сущности. Автор исходит из представления об укорененности любых абстрактных идей в телесном опыте, в актах реального взаимодействия со средой. Важнейшим компонентом этого опыта является восприятие пространственных отношений, которые служат источником метафорической проекции и на область времени: «Думая о времени, люди по всему миру опираются на пространство» (с. 200). Несмотря на универсальность этой когнитивной стратегии, носители разных языков все же по-разному представляют время вследствие того влияния, которое оказывает на них родная культура. Автор выделяет четыре аспекта языкового, культурного и индивидуального опыта, которые оказывают влияние на наше осмысление времени: 1) особенности пространственных метафор, которыми пользуются люди, рассуждая о времени; 2) набор пространственных репрезентаций и систем отсчета, доступных в рассуждениях о времени; 3) структурные закономерности культурных артефактов (например, направление письма) и 4) компоненты культурных и индивидуальных предрасположенностей, возраст и опыт (с. 201). Автор приводит примеры из разных языков, демонстрирующие глубинные различия в осмыслении времени. Так, в китайском языке используются вертикальные метафоры времени, и проведенные автором эксперименты показывают, что носители китайского языка в большей степени склонны представлять себе время вертикально, чем носители английского языка, в котором преобладает горизонтальная метафора времени. Было выявлено также, что носители китайского языка в большей степени опираются на метафоры хода времени, а не метафоры движения самого субъекта. Иными словами, в китайском языке преобладают метафоры, «предполагающие неподвижного наблюдателя и движущуюся ось времени» (с. 204). Автор также приводит данные, касающиеся пространственных репрезентаций времени в некоторых культурах австралийских аборигенов, в которых отсутствуют относительные пространственные понятия типа «право – лево» и вместо них используются лишь указатели абсолютного направления (север – юг). Проведенные ею эксперименты показывают, что представители этих этносов используют те же принципы ориентирования и при осмыслении времени. Автор приходит к выводу, что «кросскультурные различия в мышлении – это не просто вопрос стиля и предпочтений» (с. 207) и что «носители разных языков могут в конечном итоге качественно по-разному выстраивать столь фундаментальные сферы своего субъективного опыта, как пространство и время» (с. 208). В статье Л.А. Янда «Аспектуальные типы русского глагола: пересматривая типологию Крофта» приводятся данные анализа аспектуальных типов глаголов, которые противоречат типологической модели, ранее предложенной У. Крофтом. Автор подробно анализирует классификацию Крофта и предлагает ряд дополнений к ней. Так, она вводит понятие «аннулированные деятельности» (annulled activities) (например, Мы ездили в Москву (и вернулись); Кто ложился в мою постель? (а сейчас исчез)) (с. 219). Кроме того, автор предлагает объединить циклические достижения и семельфактивы, которые в русском языке связаны друг с другом посредством видовых преобразований глаголов. Автор пишет также о смешанных аспектуальных типах – ингрессивах (заиграть) и терминативах (отсидеть) и выделяет точечный нетерминатив, или точечный перцепт, который «предполагает ограниченную начальную стадию, переход в тот момент, когда что-то становится доступно для зрения или слуха, и затем состояние» (увидеть, услышать) (с. 229). Классифицируя перфективы в русском языке, автор подчеркивает, что глаголы, выражающие анализируемые ей ситуации, часто характеризуются неоднозначностью, вследствие чего на практике система оказывается менее строгой, чем в теории. Статья А.Д. Кошелева озаглавлена «О референциальном подходе к лексической полисемии». В ней изложен референциальный подход к описанию системы значений так называемой сенсорной лексики – «существительных и глаголов, обозначающих “видимые” референты (предметы и физические действия)» (с. 287). Задачу референциального подхода автор видит в том, чтобы определить круг референтов слова в данном значении. Автор исходит из предположения, что основное значение конкретного слова 2016.01.005 (предметного существительного или глагола действия) представлено в памяти носителя языка в виде «дуальной системы» (с. 292): Основное значение = Визуальный прототип <= Семантическое ядро. В этой модели стрелка < = обозначает отношение интерпретации, которое связывает образы внешнего мира и их каузальные осмысления. Автор поясняет, что прототип задает типичную визуальную (или шире – перцептивную) характеристику референта, а ядро – каузальную (функциональную, интенциональную) характеристику, которая выражает полезность референта в широком смысле этого слова (возможность его использования, понимания его взаимодействия с окружением и пр.) (с. 292). Автор подчеркивает, что прототип и семантическое ядро – это когнитивные единицы различной природы: визуальный прототип описывает типичные референты, а ядро задает каузальный признак, присущий всем без исключения референтам слова. Исходя из предложенной схемы, автор предлагает трактовку полисемии. Он полагает, что основное значение слова задается невербально, посредством описанной выше дуальной системы когнитивных единиц. «Производные значения слова, причем все без исключения, суть метафоры, метонимии или синекдохи, порожденные из его основного значения» (с. 293). Возникающие переносные значения задают не четкие категории референтов, а подклассы категорий или отдельные референты. В статье В. Эванса «Концептуальная и межсловная полисемия: анализ в терминах теории лексических концептов и когнитивных моделей (ЛККМ)» рассматриваются два вида полисемии и обсуждаются различия между ними. Концептуальной полисемией автор называет разные толкования одной и той же лексической единицы в разных контекстах употребления. Концептуальная полисемия возникает вследствие того, что представление наших знаний об определенном предмете – это не монолитная структура, а сложная совокупность взаимозависимых компонентов. Под межсловной полисемией автор понимает наличие более или менее схожих толкований у отдельных лексических единиц (например, предлоги on «на» и in «в» могут использоваться в значении «состояние», которое отличается от исходного для них пространственного значения). Межсловная полисемия, по мнению автора, возникает в результате семантической преемственности слов, которые на протяжении длительной истории своего употребления обрастают типичными для них контекстами, под влиянием которых они модифицируются. Со временем этот процесс может привести к появлению новых лексических концептов, которые отклоняются от исходного лексического концепта. В статье М.Д. Воейковой, В.В. Казаковской и Д.Н. Сатюковой «Семантика прилагательных в речи взрослых и детей» анализируются особенности усвоения прилагательных детьми в возрасте от одного до трех лет, описывается состав адъективного словаря матери и ребенка, изучается влияние синтагматического окружения на процесс усвоения прилагательных. двуязычная интерпретирующая В разделе представлены также статьи Е.А. Гришиной «Круги и колебания: семантика сложных траекторий в русской жестикуляции», Т. Нессета и А.Б. Макаровой «Пространство во времени? Асимметрия предлога в в пространственных и временных конструкциях», Л.М. Лещёвой «Когнитивная лингвистика и терминологическая лексикография», Т.А. Строгановой, А.В. Буторина, А.Ю. Николаевой и Ю.Ю. Штырова «Процессы автоматической активации и торможения моторных областей коры головного мозга при восприятии речевой информации», Д. Дивьяк «Исследование грамматики восприятия (на материале русского языка)» и В.Д. Соловьева «Возможные механизмы изменения когнитивной структуры синонимических рядов». Раздел третий озаглавлен «Язык как процесс. Коммуникация. On-line» и включает в себя статьи, в которых рассматриваются особенности использования языка в режиме реального времени. В статье А. Мустайоки «Коммуникативные неудачи сквозь призму потребностей говорящего» предлагается новый взгляд на природу коммуникативных сбоев. Автор настаивает на необходимости многоаспектного подхода к проблеме, который учитывал бы не только лингвистические, но и психологические, а также социологические аспекты. Необходимость комплексного подхода обусловлена сложностью явления, который автор обозначает термином «ментальный мир» собеседников (с. 545), имея в виду «не только культурные элементы, но и языковую компетенцию говорящего, его отношение к собеседнику и его физиологическое и ментальное состояние в момент общения» (с. 545). Различия в ментальных мирах собеседников создают условия для коммуникатив 2016.01.005 ных неудач, поскольку говорящий часто ошибочно полагает, что он и его собеседник имеют единый ментальный мир. Автор вводит понятие реципиент-дизайна (с. 546), под которым понимается «приспособление отдельных речевых актов к ментальному миру того человека, с которым осуществляется коммуникация» (с. 546). Именно неадекватность реципиент-дизайна он признает основной причиной коммуникативных неудач. Неадекватный реципиент-дизайн может возникнуть в том случае, если человек стремится избежать когнитивных усилий и, например, прибегает к использованию однотипных речевых актов вместо того, чтобы адаптировать речь под потребности собеседника. Другой причиной является стремление к саморепрезентации, которое выражается в использовании заведомо сложных, непонятных собеседнику слов с целью эффектно представить себя ему. Наглядной иллюстрацией тому служит ситуация научного доклада на конференции, где «потребность доказать свою эрудированность побеждает в ущерб доступности и понятности речи» (с. 555). Негативное влияние на качество реципиент-дизайна может оказать и излишняя вежливость или осторожность: если говорящий выбирает слишком мягкий вариант высказывания, высока вероятность недопонимания со стороны собеседника. В статье А.А. Кибрика «Когнитивный анализ дискурса: локальная структура» излагается программа когнитивного анализа дискурса как научного направления. В качестве материала исследования используется корпус русских устных рассказов. Автор определяет три основных задачи лингвистического анализа дискурса: определение типов дискурса, выявление структуры дискурса, изучение того влияния, которое дискурс оказывает на более локальные языковые явления (грамматические, фонетические и т.п.). Обращаясь к вопросу о типах дискурса, автор выделяет несколько таксономических параметров: модус дискурса (устный – письменный), жанр, функциональный стиль, степень формальности и другие. Говоря о структуре дискурса, автор предлагает различать глобальную (параграфы в статье, группы последовательных и взаимосвязанных реплик в диалоге) и локальную (элементарные дискурсивные единицы) структуру. Влияние общего дискурса на более локальные составляющие проявляется в установлении определенного порядка слов, выборе форм глагола, использовании артиклей, коннекторов, расположении и длине пауз и др. Автор подчеркивает необходимость изучения естественного дискурса, который реализуется в устной форме и разворачивается в реальном времени. Он настаивает на том, что функционирование языка в режиме on-line – это не менее когнитивное явление, чем его использование в качестве хранилища информации. «Дискурс порождается когнитивной системой говорящего, и предпосылкой для возникновения любого дискурса является презумпция говорящего о том, что его сообщение будет более или менее адекватно проинтерпретировано когнитивной системой адресата» (с. 603). Когнитивный анализ дискурса не только создает новые междисциплинарные связи между лингвистикой и другими когнитивными дисциплинами, но и позволяет получить новые данные относительно таких когнитивных явлений, как память, представление знаний, планирование дискурса в реальном времени и т.д. В локальной структуре дискурса автор выделяет элементыкванты, которые терминологически обозначены в статье как элементарные дискурсивные единицы (ЭДЕ) (с. 605). Эти единицы выделяются на просодических основаниях и обладают рядом характерных признаков: единый контур частоты основного тона, наличие основного акцентного центра, характерный громкостный паттерн, характерный темповый паттерн, характерный паттерн паузации. Автор поясняет, что в ЭДЕ наблюдается координация различных аспектов порождения дискурса – физиологических (ЭДЕ произносится на одном выдохе), когнитивных (в одной ЭДЕ вербализуется один фокус сознания), семантических (семантический объем ЭДЕ – это описание одного события или состояния), грамматических и просодических. Взаимодействие между этими уровнями служит доказательством того, что ЭДЕ является фундаментальной единицей языка. Автор полагает, что такая «квантованная» (с. 607) структура дискурса имеет глубокие нейрокогнитивные, поведенческие и эволюционные корни. В прототипическом случае ЭДЕ совпадают с клаузами, вследствие чего дискурс можно представить как сеть клауз. «Семантический объем клауз адаптировался к типовому когнитивно и нейрофизиологически допустимому объему в ходе эволюционного 2016.01.006–007 формирования человеческого языка» (с. 607). Неканонические клаузы представляют собой разнородную группу, в составе которой выделяются малые ЭДЕ (меньше, чем клауза) и большие ЭДЕ (больше, чем клауза). Автор описывает одну из разновидностей малых ЭДЕ – ретроспективные субклаузальные ЭДЕ – и предлагает их когнитивно ориентированную классификацию. Автор приходит к общему выводу о том, что «когнитивный подход является необходимым условием для адекватного понимания устного дискурса, порождаемого говорящим в реальном времени» (с. 627). В разделе содержатся также статьи А. Ченки «Понятие динамического диапазона коммуникативных действий в теории когнитивной лингвистики», А.В. Кравченко «Грамматика в когнитивносемиотическом аспекте», О.В. Федоровой «Типология референциальных конфликтов (экспериментальные исследования)», В. Кемпе, М. Рукс, Л. Сварбригг «Эмоции говорящего могут влиять на порождение неоднозначности», О.В. Драгой, М.Б. Бергельсон, Е.В. Искра, А.К. Лауринавичюте, Е.М. Манновой, А.А. Скворцова и А.И. Статникова «Сенсомоторные стереотипы в языке: данные патологии речи», Ш.Т. Гриса «Структурный прайминг: корпусные исследования и узуальные / экземплярные подходы», М. Томаселло «Узуальная теория усвоения языка» и С. Голдин-Медоу «Расширяя взгляд: как мануальная модальность помогает понять язык, обучение и познание». А.В. Нагорная ПСИХОЛИНГВИСТИКА 2016.01.006–007. ЛИНГВИСТИКА ПЕРЕД ВЫЗОВАМИ XXI ВЕКА. (Сводный реферат). 2016.01.006. КРАСНЫХ В.В. Роль и функции языка как объекта современных интегративных исследований (Психолингвистический, лингвокультурологический, психолингвокультурологический и комплексный общегуманитарный подходы) // Вопр. психолингвистики. – М., 2015. – 2 (24). – С. 90–97. 2016.01.007. ШАХОВСКИЙ В.И. Когнитивная вооруженность при рационализации эмоций // Вопр. психолингвистики. – М., 2015. – 2 (24). – С. 132–144.	Напиши аннотацию по статье	40 2016.01.005 2016.01.005. ЯЗЫК И МЫСЛЬ: Современная когнитивная лингвистика. – М.: Языки славян. культуры, 2015. – 848 с.
албанский говор или говоры гораны генезис и функционирование. Ключевые слова: Горана, албанский язык, сербохорватский язык, северо-западные гегские говоры, билингвизм, аккомодация, диалектное смешение, языковой контакт. 10.21638/11701/spbu09.2017.207 Morozova Maria S. Institute for Linguistic Studies of the Russian Academy of Sciences 9, Tuchkov per., Saint-Petersburg, 199004, Russian Federation Saint Petersburg State University, 7–9, Universitetskaya nab., St. Petersburg, 199034, Russian Federation [email protected] ALBANiAN DiALECT(S) OF GORANA: GENESiS AND FUNCTiONiNG The article discusses genesis and functioning of the Albanian idiom in the multilingual microregion of Gorana (Montenegrin Littoral), which is of great interest from the perspective of the study of SlavicAlbanian linguistic and cultural interaction in the Western Balkans. The introductory part contains anthropogeographic and sociolingistic information about the Serbo-Croatian-speaking community of Mrkovići and Gorana, and a brief description of the northwestern Gheg subdialect of the Albanian language. Further paragraphs investigate the case of the village Velja Gorana, concentrating on the Albanian speech of the local bilinguals and the speech of Albanian women who came to the Velja Gorana community from different border areas of Albania, Montenegrin Littoral and Krajina. In order to study the dialect differentiation and degree of accommodation between dialects (a) in the speech of Albanian women and (b) in the speech of the local bilinguals, as well as to find contact-induced features in phonetics and phonology, we analyse authentic dialect 1 Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда (проект «От сепарации до симбиоза: языки и культуры Юго-Восточной Европы в контакте», № 14-18-01405). © Санкт-Петербургский государственный университет, 2017DOI: 10.21638/11701/spbu09.2017.207 ogy, and the Balkan studies. Based on the results of the analysis, the Albanian speech of Gorana is described as a heterogeneous idiom, where dialect differentiation remains intact without a degree of mixing or accommodation, and the intensity of contact-induced language change varies at the level of individual speakers. Refs 31. Tables 4. Keywords: Gorana, Albanian language, Serbo-Croatian language, northwestern Gheg dialects, bi lingualism, accommodation, dialect mixing, language contact. 1. Племенная область Мрковичи и феномен Гораны Изучение языковых ситуаций в регионах Балкан, где сегодня происходит интенсивное межэтническое и межъязыковое взаимодействие, является одной из актуальных задач балканского языкознания. Можно полагать, что современные полиэтничные, полилингвальные и поликонфессиональные сообщества, которые формируются в зонах языковых и культурных контактов, «могут быть моделью как для научной реконструкции этноязыковых процессов в Средние века, Новое и Новейшее время, так и для прогнозирования хода подобных процессов в будущем» [Соболев и др., с. 10]. Пристального внимания заслуживают минимальные антропогеографические территориальные единицы — малые компактные районы Балканского полуострова, представляющие единство в географическом, экономическом и этнографическом отношениях, но неоднородные по своему этническому и лингвистическому составу. В условиях отсутствия письменных и устных источников о языковых и культурных контактах прошлого такие полиэтничные краи`ны «как бы в миниатюре предъявляют наблюдателю ход и разнообразные результаты балканского языкового, культурного и этнического взаимодействия» [Соболев, 2013, с. 98]. Для изучения славяно-албанских контактов большой интерес представляют современные пограничные районы Албании, Македонии и Греции (Преспа), Албании и Македонии (Дибра, Голоборда), Албании, Македонии и Косова (Гора), Албании и Черногории. Весьма показателен регион Черногорского Приморья, где в 2012–2015 гг. коллективом ученых из ИЛИ РАН, МАЭ РАН2 и СПбГУ проводились полевые исследования. Задачей экспедиций был сбор материалов для комплексного лингвистического, этнолингвистического, антропологического и этнографического изучения славяноязычных и албаноязычных краин региона. В статье представлены результаты анализа собранного автором полевого материала по фонетике и фонологии албанского идиома, существующего в полилингвальном микрорегионе Горана. 1.1. Антропогеографические сведения о регионе Микрорегион Горана является частью сербохорватскоязычной племенной области, или краи`ны, Мрко(е)вичи (срб.-хрв. Мрковићи / Mrkovići и Мркоjевићи / Mrkojevići, алб. Mërkot) в Черногорском Приморье, между городами Баром и Улцинем. Горана находится в юго-восточной части краины, близ горного хребта Можу 2 А. Н. Соболев (рук., ИЛИ РАН, СПбГУ), А. А. Новик (МАЭ РАН, СПбГУ), М. С. Морозова (ИЛИ РАН, СПбГУ), Д. С. Ермолин (МАЭ РАН), А. С. Дугушина (МАЭ РАН), А. Л. Макарова (ИЛИ РАН). Вестник СПбГУ. Язык и литература. 2017. Т. 14. Вып. 2 села мрковичей — Куне (помимо центрального поселения, включает широко разбросанные кварталы, или заселки, Комина, Душкичи, Петовичи и Карастановичи) и Пелинковичи (с Вукичами), а на северо-западе краины, на склонах и у подножия горы Лисинь, — села Добра-Вода, Веле-Село (с заселком Луне), Грдовичи, Печурице (с заселком Равань), Дабезичи (с заселками Дапчевичи, Мали-Калиман), Лесковац и Меджюреч [Grgurević; Jovičević; Radojević]. По вероисповеданию большинство причисляющих себя к сообществу мрковичей — мусульмане (лишь несколько православных семей проживает в Добра-Воде).3 Краина Мрковичи располагается неподалеку от современной государственной границы с Республикой Албанией, которая пролегает по течению реки Буна / Бояна (алб. Buna, срб.-хрв. Боjана / Bojana), вытекающей из Скадарского озера (алб. Liqeni i Shkodrës) у албанского города Шкодра / Скадар (алб. Shkodra, срб.-хрв. Скадар / Skadar). На северо-востоке горы Лисинь и Румия отделяют краину Мрковичи от албаноязычного региона (Скадарска-) Крáина, где находятся краины Шестани (алб. Shestani) и Края (алб. Kraja). С востока примыкает албаноязычная краина Ана-э-Малит (алб. Ana e Malit); границей между Мрковичами и Ана-э-Малит считается небольшая река Меджюреч. На юго-востоке, за горным хребтом Можура, находится район со смешанным населением (численно преобладают албанцы), экономическим и административным центром которого является город Улцинь. Бóльшая часть населения албаноязычных районов Ана-э-Малит и Края, а также Улциня и его окрестностей исповедует ислам. В краине Шестани преобладают католики; немногочисленное католическое население проживает в некоторых селах близ Улциня и в краине Ана-э-Малит. 1.2. Славяно-албанские контакты и языковая ситуация Лингвистические и исторические свидетельства указывают на интенсивное славяно-албанское взаимодействие на юге Черногории и двуязычие части населения, характерное для региона в прошлом. Развитию двуязычия способствовало близкое соседство албанцев и славян, торговля на рынках Шкодры, куда путь лежал через краину Ана-э-Малит, и Бара, расположенного к западу от Мрковичей, а также совместное использование высокогорных пастбищ на склонах Лисиня, Румии и Можуры для выпаса скота. Для мрковичей определяющим фактором стала традиция смешанных браков, которая наиболее стойко сохраняется в селах, пограничных с албанскими краинами4. В 20-е годы ХХ в. А. Йовичевич в антропогеографическом описании Приморья и Краины сообщает, что «Пелинковичи, Вукичи и Клезна, а также в некоторой степени и Горана, приняли албанский язык, поскольку их жители ранее (но и в настоящее время) брали себе жен из Ана-э-Малит. Через брачные связи здесь вошел в употребление албанский говор» [Јовићевић, c. 113]. 3 Своеобразный и архаичный говор мрковичей был подробно описан в диссертации Л. Вуйовича [Вуjовић]. Вопросы сохранения и диалектной специфики мрковичского говора в настоящей статье рассматриваться не будут. 4 Аналогичная традиция существовала также у некоторых черногорских племен региона Брда (к северу от Подгорицы), соблюдающих племенную экзогамию. Например, «кучи никогда не женились между собой, а брали себе жен из другого племени; поэтому они женились часто на албанках и своих девушек отдавали в Албанию» [Ровинский, с. 239].Вестник СПбГУ. Язык и литература. 2017. Т. 14. Вып. 2 ся билингвальным населением сел Меджюреч, Лесковац, Шкрета (Вукичи) и части Веля-Гораны [Вуjовић, с. 20]. По недавним наблюдениям А. А. Новика и А. Н. Соболева, албанскую речь сегодня можно услышать в селе Лесковац, где есть смешанные семьи. В ходе полевой работы М. С. Морозовой и А. С. Дугушиной выяснено, что в поселениях Мала-Горана, Луне и Дапчевичи есть албанки и двуязычные славянки из смешанных сел (например, из села Круте-Улциньскe в окрестностях Улциня), но в повседневном общении албанский язык не используется и остальные члены сообщества им не владеют. Села, поддерживающие брачные связи только с соседними славяноязычными регионами (например, Добра-Вода), монолингвальны, и их население, по словам местных жителей, никогда не говорило по-албански. С наблюдениями А. Йовичевича, сделанными в начале прошлого века, полностью совпадает современная ситуация в селе Веля-Горана. Дети обоего пола усваивают албанский язык от бабушек и матерей, албанок из Ана-э-Малит, окрестностей Улциня и пограничных регионов Албании. Впоследствии девушек чаще всего выдают замуж за пределы села (в том числе за албанцев), в то время как двуязычные мужчины-горанцы обычно остаются в селе. Примечательно, что постоянно воспроизводящееся на протяжении длительного времени состояние двуязычия в Веля-Горане не приводит к полной монолингвизации (славянизации или албанизации) ее населения. Учитывая этот факт, а также принимая во внимание взаимодополняющий характер отношений между этническими группами в селе, можно сказать, что наблюдаемый нами сегодня феномен Гораны представляет собой пример «редкого для современных Балкан симбиотического полилингвального сообщества» [Соболев, 2015, с. 543]. Представляется возможным, что внутри этого сообщества сегодня продолжают действовать закономерности, в прошлом сыгравшие большую роль в формировании специфического языкового и культурного ландшафта Балканского полуострова. 1.3. Албанские говоры Черногорского Приморья и Краины Албанское население Приморья и Краины говорит на гегских говорах албанского языка, относимых диалектологической традицией к северо-западной группе [Десницкая; Gjinari, Shkurtaj]. Северо-западный гегский диалектный ареал охватывает значительную часть территории Северной Албании и юга Черногории — от Плава и Гусинья на севере до реки Мати на юге, от Бара и Улциня на западе до краин Никай-Мертури и Пука на востоке [Beci, c. 9]. Говоры Краины и Плава в Черногории вместе с Большой Мальсией на севере Албании составляют так называемую северную подгруппу северо-западных гегских говоров. Южную подгруппу образуют говоры Черногорского Приморья (Ана-э-Малит, Улцинь и его окрестности), албанского города Шкодра и районов Задрима, Брегу-и-Дринит, Брегу-и-Бунэс к югу от него [Ahmetaj, с. 10]. В целом говоры Приморья и Краины разделяют большинство диалектных черт, характерных для всего гегского ареала, и многие из фонетико-грамматических инноваций, распространенных только в его северной части, а также имеют локальные северо-западные гегские особенности (преимущественно фонетического характера). При детальном рассмотрении обращают на себя внимание микро Вестник СПбГУ. Язык и литература. 2017. Т. 14. Вып. 2 населения горных краин или, напротив, интенсивные миграционные процессы, приводящие к смешению групп носителей разных локальных идиомов, и контакты с иноязычными соседями. Например, со славянским контактным влиянием, по-видимому, следует связывать полное отсутствие в говоре города Улциня серии носовых гласных5, наличие которой является одним из главных дифференциальных признаков гегского диалекта албанского языка (помимо Улциня, носовых нет только в некоторых среднегегских говорах Дибры [Gjinari et al., карта 18]). В речи пришлого населения окрестных сел6 носовые гласные полностью или частично сохраняются [Ulqinaku, c. 66]. Изолированное положение способствовало сохранению консервативных черт в говорах Краины (между Румией и Скадарским озером) и высокогорной Мальсии. Так, в Приморье, Шкодре и равнинных районах к югу от нее последовательно проведена монофтонгизация дифтонгов (u͡e > uː, y͡e > уː, i͡e > iː), которая представляет собой гегскую инновацию, распространившуюся прежде всего среди мусульманского населения северногегских районов. В Мальсии и Краине (особенно в речи католиков) дифтонги сохраняются во всех позициях; наряду с вариантом u͡e встречается более архаичный вариант этого дифтонга u͡o, иногда с раскрытием в u͡a [Десницкая, c. 82; Dabaj, c. 407; Gjinari et al., 2007, карты 100–112]. Разного рода передвижения и смешение различных по происхождению групп населения в приморском регионе, который включает Черногорское Приморье и Краину, расположенные к западу от Скадарского озера, и приграничные области северо-западной Албании (Шкодра, Брегу-и-Бунэс), обусловили распространение в албанских говорах этого региона диалектных черт, отсутствующих в Большой Мальсии и в говорах на восточном побережье Скадарского озера. К числу таких особенностей можно отнести, например, произношение краткого о [ʌ] в односложных словах (sot [sʌt]7 ‘сегодня’, jo [jʌ] ‘нет’) и нетипичную для албанского языка в целом нейтрализацию оппозиции о ~ a в предударном открытом слоге: oborr [abˈor] ‘двор’, gomar [gamˈar] ‘осел’ [Ahmetaj, c. 60–61, 80–81; Beci, c. 157; Gjinari, 1971, c. 338; Gjinari, 1989, с. 139–140; Shkurtaj, c. 192].8 5 Назализованные ударные гласные, возникшие перед носовыми согласными, сохраняются в северноалбанском (гегском) диалекте и довольно рано были утрачены в южноалбанском (тоскском). В большинстве современных гегских говоров носовые ã, ẽ, ĩ, ũ, ỹ (носовой õ отсутствует) произносятся в абсолютном конце слов, которые раньше оканчивались на носовой согласный (гегск. zãː ‘голос’, лит. алб. zë), и в середине слова перед носовыми согласными (гегск. hãna ‘луна’, лит. алб. hëna) [Demiraj, с. 73–74]. 6 Например села Амул (срб.-хрв. Амбула / Ambula, алб. Amull) в Ана-э-Малит и Штой (срб.хрв. Штоj / Štoj, алб. Shtoj) рядом с Улцинем, жители которых переселились из Большой Мальсии [Ahmetaj, с. 84]; село Братица (срб.-хрв. Братица / Bratica, алб. Braticë), заселенное выходцами из Шестани [Ulqinaku, с. 66]. 7 Диалектные примеры в статье транскрибируются с использованием символов Международного фонетического алфавита (МФА). Соответствия в литературном языке даются в стандартной албанской графике. 8 Переход o > a в предударном слоге встречается также на западе среднегегского и южногегского ареалов, в связи с чем албанский диалектолог Й. Гьинари называет его «западногегской» чертой [Gjinari, 1989, c. 143].Вестник СПбГУ. Язык и литература. 2017. Т. 14. Вып. 2 Со времен Ф. Миклошича и Г. Мейера, которые первыми обратили внимание на славянские заимствования в албанском языке, к проблеме славяно-албанского языкового взаимодействия обращались ученые-балканисты Н. Йокль, М. Фасмер, Ст. Младенов, В. Цимоховски, Э. Чабей, И. Айети, И. Попович, П. Скок, А. М. Селищев, А. В. Десницкая и другие. В последние десятилетия научные достижения в этой области были обобщены и получили новую интерпретацию в работах В. Станишича, М. Кертиса, А. Омари, Дж. Юллы, А. Н. Соболева [Станишић; Curtis; Omari; Sobolev, с библиографией; Ylli]. Актуальным для изучения контактнообусловленных явлений в балканских языках признан подход, подразумевающий использование материала живых территориальных диалектов, которые были и/или продолжают находиться в непосредственном контакте друг с другом [Соболев, 2015, с. 533]. Этот подход применим, в частности, к ситуациям славяно-албанского языкового взаимодействия. Интерес представляют как черты, полученные диалектами в результате контакта, так и внутренняя неоднородность каждого из контактирующих идиомов, которая является следствием миграционных процессов в регионе. Целью данного исследования стала реконструкция генезиса албанского идиома полилингвального села Веля-Горана и его характеристика с точки зрения гомогенности или гетерогенности, т. е. как говора или говоров. Взаимодействие идиомов албанок Веля-Гораны, связанных происхождением с разными микрорегионами черногорско-албанского пограничья, представлено как непосредственный контакт взаимопонимаемых территориальных говоров албанского языка. Контакты такого рода обычно сопровождаются конвергентными изменениями, затрагивающими разные уровни языковой системы взаимодействующих идиомов, и дифференциальные признаки территориально соприкасающихся говоров подвергаются «нивелирующему воздействию языкового смешения» [Жирмунский, с. 502]. Изменения возникают в речи отдельных носителей в результате аккомодации, обнаруживающей зависимость от ситуативных факторов. Так, говорящий может усваивать фонетические, морфологические и лексические варианты, не свойственные его родному говору, подстраиваясь под акцент или диалектные особенности собеседника, идиом которого оценивается им как более престижный или «правильный». Аккомодация возможна и при отсутствии явных социальных различий между идиомами, в ситуации длительного контакта, когда переселенческая группа постепенно усваивает особенности речи местных жителей, составляющих большинство населения в регионе [Trudgill, с. 2–3]. Учитывая, что албанский для жителей Веля-Гораны — язык бабушек и матерей, «можно предположить, что именно женщины передают это традиционное знание с его языковой формой последующим поколениям» [Соболев, 2015, с. 546]. В этом случае речь билингвов Гораны, вероятно, отражает особенности речи женщин старшего поколения, происходивших из разных албанских сел. При этом не исключены микроотличия, обусловленные контактным влиянием славянского идиома, которым они владеют, на албанский и/или несовершенством языковой компетенции, возникающей в результате недостаточного овладения албанским идиомом. Для выяснения вопроса о наличии диалектной микродифференциации и степени аккомодации (а) в речи албанок и (б) в албанской речи местных билингвов, Вестник СПбГУ. Язык и литература. 2017. Т. 14. Вып. 2 лиз аутентичного диалектного материала с применением сравнительного и описательного методов, традиционно используемых сопоставительным языкознанием, диалектологией и балканистикой. Материалом для исследования стали данные фонетической анкеты, которая была разработана на основе вопросника Албанского диалектологического атласа [Gjinari et al.] для интервьюирования носителей албанских говоров черногорскоалбанского пограничья [Морозова, Русаков]. В качестве основных информантов были отобраны трое местных мужчин-билингвов в возрасте от 70 до 90 лет, ребенок-билингв (13 лет) из смешанной семьи и три албанки в возрасте от 30 до 65 лет, которые от 15 до 45 лет проживают в Горане и происходят из албанских сел ДоняКлезна (срб.-хрв. Доња Клезна / Donja Klezna, алб. K(ë)lleznë e Poshtme; краина Анаэ-Малит), Владимир (срб.-хрв. Владимир / Vladimir, алб. Vlladimir, Katërkoll; краина Ана-э-Малит) и Зогань (срб.-хрв. Зогањ / Zoganj, алб. Zoganj, Zogaj; окрестности Улциня). Также использованы записи спонтанной речи албанки из Улциня и уроженки села Велипоя (алб. Velipoja; краина Брегу-и-Бунэс, Албания). 2. Генезис и функционирование албанского идиома Гораны 2.1. Речь албанок Гораны: смешение или дифференциация? В речи албанок Веля-Гораны присутствуют основные общегегские черты, имеющие абсолютную дифференциальную значимость для противопоставления гегского и тоскского диалектов (отсутствие ротацизма, т. е. изменения общеалбанского -n- в тоскское -r- в интервокальной позиции; начальное корневое vo- в лексемах типа votër ‘очаг’, которому соответствует va- в тоскском; гегский «инфинитив» me shku(e) ‘идти’; возвратное местоимение i vet), и инновации, характерные для северной части гегского ареала: 1) (в фонетике) более открытое, чем в других говорах, произношение краткого е: vend [vɛn] ‘место’, peshk [pɛʃk] ‘рыба’; 2) (в фонологии) переход старых среднеязычных смычных /c/, /ɟ/ в среднеязычные аффрикаты /t͡ɕ/, /d͡ʑ/: [ket͡ɕ] ‘плохой’, [d͡ ʑak] ‘кровь’, ср. лит. алб. keq [kec], gjak [ɟak]; 3) (в морфологии) формы глаголов на согласный с окончанием -i в 1-м лице ед. ч. презенса индикатива и конъюнктива: hˈap-i ‘открываю’ (лит. алб. hap); kˈap-i ‘беру, хватаю’ (лит. алб. hap). Кроме того, общими для всех информанток являются черты, которые в албанской диалектологии считаются отличительными признаками северо-западных гегских говоров [Gjinari et al., карты 16–17, 39–41, 73, 79, 191–192; Beci, c. 54; Gjinari, Shkurtaj, c. 116–117, 149]: 1) долгие гласные фонемы /æː/, /øː/ (иногда реализуется как /oː/), образовавшиеся в результате стяжения сочетаний гласных ae и ое: thae > [thæː] ‘ты сказал’ (аор.; лит. алб. the), voe > [vøː] / [voː] ‘яйцо’ (лит. алб. ve); 2) переход ударного i > y в соседстве с губными: [t͡ɕˈyme] ‘волос’ (лит. алб. qime), [kɾyp] ‘соль’ (лит. алб. kripë); 3) переход безударного ə > i после палатальных: [ɲizˈet] ‘двадцать’ (лит. алб. njëzet); 4) упрощение группы согласных fsh > sh: [munˈaʃ] ‘шелк’ (лит. алб. mëndafsh), [u bəʃ] <refl делать:opt.prs.2sg> ‘чтобы ты сделался’ (лит. алб. u bëfsh); 5) определенная форма9 аблатива ед.ч. с окончанием -et у существительных женского 9 Албанским существительным присуща категория определенности, которая выражается при помощи постпозитивного артикля, присоединяемого к неопределенной, или общей, форме: dhi, -a ‘коза’ (dhi — неопределенная форма, dhia — определенная форма), gjuh\|ë, -a ‘язык’ (gjuhë — неопр. форма, gjuha — опр. форма).Вестник СПбГУ. Язык и литература. 2017. Т. 14. Вып. 2 аблативных форм на -et (ж. р.) / -it (м. р.) в функции несогласованного определения в конструкциях типа kmˈiʃa munˈaʃ-it <рубашка шелк-abl.sg.def> ‘шелковая рубашка’ (лит. алб. këmishё mëndafshi). Реализованы также специфические инновации северо-западных гегских говоров южной подгруппы (краткое ударное о [ʌ], нейтрализация о ~ а — см. 1.3). В отношении ряда диалектных черт речь албанок Веля-Гораны демонстрирует сильную вариативность. Ниже приведем некоторые примеры микродифференциации на фонетико-фонологическом уровне, полученные при анкетировании уроженок албанских сел Клезна, Владимир и Зогань, а также извлеченные из записей спонтанной речи албанских невесток из Велипои и Улциня. — неодинаковая реализация некоторых общегегских носовых гласных. Таблица 1. Реализация носовых гласных в речи албанок веля-Гораны лит. алб. zë, -ri ‘голос’ vë ‘кладу’ mi, -u ‘мышь’ hu, -ri ‘кол’ sy, -ri ‘глаз’ këmb\|ë, -a ‘нога’ nën\|ë, -a ‘мать’ гегск. zã, -ni vẽ mĩ, -ni hũ, -ni sỹ, -ni kãmb, -a nãn, -a с. клезна [zãː], [zˈãni] [vɛ] [mĩ] [hũ], [hˈũni] [sỹ], [sˈyni] [kˈɒ̃ma] [nˈana] с. владимир [zɒ̃ː] [vɛ] [mĩ] [hũ], [hˈũni] [sỹ], [sˈyni] [kˈɒ̃m], [kˈɒ̃ma] [nˈana] с. Зогань [zˈɒ̃ni] нет сведений [mˈĩni] [hũ], [hˈũni] [sy], [sˈyni] [kˈɒma] [nˈɒna] Примечания. 1. Ср. также (Улцинь) [nˈаna], [mɾˈaːmje] (лит. алб. mbrëmje) ‘вечер’; (Велипоя) [zˈɒ̃ni]; [nˈãna], [mɾˈãːme]. 2. В говоре Краи «носовое ã иногда переходит с утерей назальности в краткий гласный смешанного ряда, соответствующий тоскскому ë» [Десницкая, с. 86]. В исследуемых идиомах ср. реализацию ã в формах глагола bëj ‘делаю’: [bɒj] (Зогань) ‘делаю’, [ban] (Клезна, Владимир) ‘делает’, [bəjn] (Велипоя) ‘делают’, [bəː] (Клезна) / [baː] (Велипоя) прич. от bëj ‘делаю’; локальные варианты формы 3-го лица ед. ч. презенса глагола ‘быть’ (лит. алб. është): [iʃt], [əʃt] (Клезна, Владимир, Зогань, Улцинь) / [aʃt] (Велипоя) — ср. [ãʃt] в говоре Шкодры. 3. Лабиализация носового (или бывшего носовым) ã является распространенной инновацией гегских говоров [Gjinari, Shkurtaj, с. 115], в частности Большой Мальсии и Краи [Десницкая, с. 82–83, 86]. Во всех изучаемых идиомах последовательно реализована лабиализация перед губным — m. В позиции перед -n и в абсолютном конце слова лабиализация носового (или бывшего носовым) ã наиболее регулярна в говоре с. Зогань. 4. Максимальное количество носовых в вокалической системе — четыре: ɒ̃, ĩ, ũ, ỹ. Для всех исследуемых идиомов характерна частичная деназализация носовых гласных, коснувшаяся прежде всего гласного ẽ: [vɛ] ‘кладу’. Наиболее устойчив носовой ũ и носовые гласные после носовых согласных: [hũ] ‘кол’, [mĩ] ‘мышь’ в речи всех информанток. В срединном открытом слоге возможно полное исчезновение назальности гласного: [sỹ], [sˈyni] ‘глаз’ (ср. замечание Ш. Демирая о том, что назализация гласных в середине слова обычно слабее, чем в абсолютном конце слова [Demiraj, c. 73]). Процессы ослабления и утраты назализации наиболее интенсивны в говоре с. Зогань. — лабиалиазация ударного неносового а: 1) после носовых согласных (согласно [Gjinari, Shkurtaj, c. 120], происходит в большинстве гегских гово Вестник СПбГУ. Язык и литература. 2017. Т. 14. Вып. 2 [mˈɒɫe] (лит. алб. mal, -i ‘гора’; madhe ‘большая’); 2) лабиализация долгого а в конечном открытом слоге (лит. алб. ka ‘имеет’; гегск. paː, прич. от глагола shoh ‘вижу’) и в закрытом слоге, образовавшемся в результате выпадения конечного ë /ə/ (лит. алб. dhashë ‘я дал’, pashë ‘я видел’, rashë ‘я упал’ (аор.) ~ гегск. dhaːsh, paːsh, raːsh; гегск. pasë > paːs, прич. от kam ‘имею’): (Клезна) [pɒː]; [pɒːt͡ɕ], [paːs] / (Владимир) [pɒː], [kɒː]; [pɒːʃ], [ɾɒːʃ], [pɒːs] / (Зогань) [pɒː]; [ɫaːʃ], [ɾaːt͡ʃ], [pɒːs] / (Велипоя) [kɒː]; [ɫɒːʃ]; — ударное о [æ] в закрытом слоге: [ʎæt] — [ʎæt] (Клезна) / [ʎæt] — [ʎot] (Зогань) / [ʎоt] — [ʎot] (Владимир) ‘слеза — слезы’ (лит. алб. lot — lot); [næt] (Улцинь) ‘плавание’ (лит. алб. not); [zæt͡ɕt e mˈɒlit] (Клезна) ‘птицы’ (лит. алб. zogjtë); — продвижение вперед краткого неносового а [æ] в закрытом слоге (локальная фонетическая инновация северо-западных гегских говоров, согласно [Gjinari, Shkurtaj, c. 120]): [tæʃ] (во всех идиомах) ‘сейчас’ (лит. алб. tash); [præp] (Велипоя) ‘назад’ (лит. алб. prapë); [næʎt] (Зогань) ‘высоко’ (гегск. nalt); [ʎæɾk] (Клезна) / [ʎarg] (Владимир) / [ʎaːrk] (Зогань, Велипоя) ‘далеко’ (лит. алб. larg); — дифтонгизация ударных гласных после /t͡ɕ/ (согласно [Gjinari, Shkurtaj, c. 121], в северо-западных гегских и части среднегегских говоров дифтонгизируется только е после всех палатальных и l): [t͡ɕi̯ˈafa] (Зогань, Клезна) / [t͡ɕˈafa] (Владимир) ‘шея’ (лит. алб. qaf\|ë, -a), [t͡ɕi̯es] (Зогань) ‘кладу, добавляю’ (лит. алб. qes), [t͡ɕi̯ˈeni] (Зогань, Клезна) / [t͡ɕˈεni] (Владимир) ‘собака’ (лит. алб. qen, -i); — редукция безударного u при образовании опр. формы слов с основой на плавные и дрожащие (лит. алб. vetull, -a ‘бровь’, hekur, -i ‘железо’): [vˈetɫa] (Зогань, Клезна) / [vˈetuɫa] (Владимир), [hˈekɾi] (Зогань, Клезна) / [hˈekuɾi] (Владимир); — смешение интердентального /ð/ и велярного латерального /ɫ/. Данное явление довольно типично для северо-западных гегских говоров. Чаще всего из-за веляризации интердентального /ð/ на его месте произносится звук, похожий на [ɫ] [Десницкая, c. 84]. Колебания в произношении могут наблюдаться даже в речи одного говорящего, например [ðãːmt] / [ɫaːmt] (Велипоя) ‘зубы’ (лит. алб. dhëmbët). Таблица 2. Согласный /ð/ в речи албанок веля-Гораны клезна [ɫˈija] [ɫˈanri] [mˈaɫe] [ˈeɫe] [verð] [aɾð] [maθ] владимир [ðˈija] нет сведений [mˈɒðe] [ˈeðe] / [ˈeɫe] [verð] [aɾð] [maθ] Зогань [ðˈija] / [ɫˈija] [ðˈanri] [mˈɒɫe] [ˈeɫe] [verð] нет сведений [maθ] Улцинь [ðˈija] нет сведений [mˈaðe] [ˈeðe] / [ˈeɫe] нет сведений [aɾð] [maθ] велипоя нет сведений [ðˈanri] [mˈaɫe] / [mˈɒðe] [ˈeðe] / [ˈeɫe] нет сведений [aɾð] [maθ] Вестник СПбГУ. Язык и литература. 2017. Т. 14. Вып. 2 ‘коза’ ‘жених’ ‘большая’ ‘и, также’ ‘желтый’ ‘приходить’ ‘большой’/ð/ и /ɫ/ в начале слова (dhi, -a [ɫˈija] ‘коза’, dhënd\|ër, -ri [ɫˈanri] ‘жених’ — [ɫˈuk] ‘порт’, срб.-хрв. luka) и в интервокальной позиции (madhe [mˈaɫe] ‘большая’, edhe [ˈeɫe] ‘и’ — molla [mˈoɫa] ‘яблоки’); — оглушение согласных в абсолютном конце слова, например оглушение звонкого интердентального /ð/ (см. madh ‘большой’ в Таблице 2). Это не касается случаев, когда /ð/ оказывается в абсолютном конце слова в результате отпадения ë /ə/ (verdhë > гегск. verdh ‘желтый’), и кратких форм причастий (ardhur > гегск. ardh, прич. от vij ‘прихожу’); — рефлексы старых консонантных сочетаний kl, gl: [ki̯aj] (Велипоя) ‘плачу’ (лит. алб. qaj); [gi̯uha] (Улцинь) / [d͡ʑuha] (Клезна, Владимир, Зогань, Велипоя) ‘язык’ (лит. алб. gjuh\|ë, -a), [gi̯at] (Улцинь) ‘длинный’ (лит. алб. gjatë). Сочетания ki̯, gi̯ на месте kl, gl соответствуют типичному для северо-западных гегских говоров консервативному состоянию, которое лучше всего сохраняется в Краине, Большой Мальсии и в говоре католического населения Шкодры, мигрировавшего из мальсийских сел. Параллельно в албанских идиомах Гораны реализуется инновация, характерная для большинства мусульманских районов гегского диалектного ареала: kl и gl совпали со старыми среднеязычными смычными и отражены как аффрикаты [Русаков, с. 142; Çabej, c. 31, 52]; — переход h > f (широко распространенная гегская инновация): [ftoft] ‘холодный’, [ftˈofi] ‘охлаждаю’ (в речи всех информантов; лит. алб. ftohtë, ftoh), но [ʃʌh] (Зогань) / [ʃʌh] (Клезна) / [ʃɔf] (Владимир, Велипоя) ‘вижу’ (лит. алб. shoh). 2.2. Особенности албанской речи билингвов Гораны О полноте компетенции мужчин-билингвов Гораны в албанском языке свидетельствуют данные, полученные нами от трех информантов: (1) 1925 г. р. (женщины в семье были албанками из краины Ана-э-Малит: бабка по отцу родом из села Миде, алб. Millë; мать — из Клезны), (2) 1940 г. р. (выучил албанский, когда ребенком пас скот вместе с детьми из албанских сел Ана-э-Малит) и (3) 1946 г. р. (мать из двуязычного семейства Вучичи в Горане; бабка по матери — албанка из Клезны). Некоторые примеры: — носовые гласные реализуются в речи всех информантов. Отмечена частичная деназализация (наиболее устойчивы гласные ã, ũ) и ослабление назализации гласных в срединном открытом слоге; Таблица 3. Реализация носовых гласных в речи билингвов веля-Гораны лит. алб. zë, -ri ‘голос’ e hën\|ë, -a ‘понедельник’ mi, -u ‘мышь’ hu, -ri ‘кол’ sy, -ri ‘глаз’ këmb\|ë, -a ‘нога’ nën\|ë, -a ‘мать’ гегск. zã, -ni e hãn, -a mĩ, -ni hũ, -ni sỹ, -ni kãmb, -a nãn, -a[zˈɒ̃ni] [e hˈãne] нет сведений нет сведений [sy], [sˈyni] [kɒ̃m], [kˈɒ̃ma] [nˈana]нет сведений [e hˈɒ̃ne] нет сведений [hũ] [sỹ] [kˈɒ̃m] [nˈɒ̃n][zã], [zˈãni] нет сведений [mi], [mˈini] [hũ], [hˈuni] [sy] [kˈãm] [nˈana] Вестник СПбГУ. Язык и литература. 2017. Т. 14. Вып. 2 -a ‘роса’): (1) [ɫɛ] ‘ты дал’ (аор.), [vøː] ‘яйцо’; (2) [pɛ] ‘ты видел’ (аор.), [vøː] ‘яйцо’, [vˈøːsa] ‘роса’ (опр. ф.); (3) [pæː] ‘ты видел’ (аор.), [voː] ‘яйцо’, [vøːs] ‘роса’ (неопр. ф.); — фонологическое противопоставление одноударного и дрожащего альвеолярного /ɾ/ — /r/, не характерное для сербохорватского, реализовано в речи всех информантов в минимальных парах типа лит. алб. ruaj ‘храню, стерегу’ — rruaj ‘брею’: (1) [ɾuj dˈeʎet] ‘пасу (т. е. стерегу) овец’ — [rˈuxem] ‘бреюсь’; (2) [ɾuaj baktˈin] ‘пасу скот’ — [rˈuxem] ‘бреюсь’; (3) [ɾuj baktˈit] ‘пасу скот’ — [jam tuj ruː] ‘бреюсь’; — албанские интердентальные /θ/ и /ð/ произносятся всеми говорящими. Отмечено смешение /ð/ и /ɫ/ в начале и середине слова, которое в разной степени проявляется в речи разных информантов: (3) [ðˈija] ‘коза’, [ðˈɒ̃nri] ‘жених’, [mˈaðja] ‘бабка по отцу’, [ˈeɫe] ‘и, также’, (2) [ðˈija], [ðˈɒnər], [mˈaɫja]; (1) [ðˈija] / [ɫˈija], [ðˈɒnri] / [ɫˈanri], [ˈeðe]. К числу явлений, которые обязаны своим появлением языковому контакту, повидимому, можно отнести инновации аналогического характера, отсутствующие у местных албанцев. Например, оглушение звонких согласных на конце слов с выпавшим конечным ë /ə/: (3) [veɾθ] ‘желтый’ (лит. алб. verdhë) — по аналогии с [maθ] ‘большой’ (лит. алб. madh); [ʎuk], опр. ф. [ʎˈuga] ‘ложка’ (лит. алб. lug\|ë, -a) — по аналогии с [zok], опр. ф. [zˈogu] ‘птица’ (лит. алб. zog, -u). В албанской речи билингвальных горанцев сохраняются черты, свойственные говорам региона в их архаичном состоянии. Например, отсутствие гегского перехода среднеязычного смычного /ɟ/ в аффрикату /d͡ʑ/ (касается «старых» среднеязычных смычных и рефлексов kl, gl): (1) [ɟˈuhen] (акк.) ‘язык’ (лит. алб. gjuhën), [ɲiɟˈon] (гегск.) ‘слушает’ (лит. алб. dëgjon), (2) [ɟˈaku] ‘кровь’ (лит. алб. gjak, -u); сохранение дифтонгов u͡ a, i͡ e, характерное для консервативных мальсийских говоров на севере и нетипичное для Приморья [Gjinari et al., карта 100]: (2) [ɾu͡ aj] ‘стерегу’ (лит. алб. ruaj, гегск. ruːj), [dˈi͡ eɫi] ‘солнце’ (лит. алб. diell, -i; гегск. diːɫ, -i). Реализация локальных инноваций в албанской речи билингвов Гораны отражает высокую степень диалектной вариативности, характерную для региона в целом. Ср., например, продвижение вперед краткого неносового а [æ] в закрытом слоге: (1) [nælt] ‘высоко’ (гегск. nalt), (2, 3) [ʎaɾk] ‘далеко’ (лит. алб. larg), (3) [tæʃ] ‘сейчас’ (лит. алб. tash). Вариативность может проявляться в речи билингвов разных поколений, даже если они являются членами одной семьи (см. примеры в Таблице 4). Некоторые особенности речи ребенка-билингва (Н. К.), отраженные в таблице, можно связать с несовершенством языковой компетенции. Сюда относятся, например, неразличение /ɾ/ — /r/ (ɾuː — ɾujt) и отсутствие интердентальных /θ/ и /ð/: [fˈave] ‘ты сказал’, [ɫˈija] ‘коза’ (при этом в речи младшего брата и сестры информантки интердентальные присутствуют). Подтверждением ранее высказанного предположения о том, что албанский говор в Горане передается именно от матерей-албанок к детям, является, в частности, наличие в речи Н. К. диалектных черт, которые характерны для речи матери (И. К.) и отсутствуют в речи деда, Р. К.: переход звонкого среднеязычного смычного Вестник СПбГУ. Язык и литература. 2017. Т. 14. Вып. 2 типа them ‘говорю’ по аналогии с глаголами, относящимися к типу punoj ‘работаю’ ([θˈæve] / [fˈave], ср. лит. алб. the ‘ты сказал’, puno-ve ‘ты работал’). Таблица 4. Некоторые особенности говора / говоров веля-Гораны (на примере семейства к.) Р. к. (1940 г. р., родился в Горане) ‘голос’ ‘понедельник’ ‘глаз’ ‘кол’ ‘бреюсь’ ‘стерегу’ ‘коза’ ‘ты сказал’ (аор.) ‘ты видел’ (аор.) ‘кровь’ нет сведений [e hˈɒ̃ne] [sỹ] [hũ] [rˈuxem] [ɾuaj] [ðˈija] нет сведений [pɛ] [ɟˈaku] И. к. (1981 г. р., албанка, с. Зогань) [zˈɒ̃ni] нет сведений [sy], [sˈyni] [hũ], [hˈũni] [rˈuhem] [ɾuj] [ðˈija] / [ɫˈija] [θˈæve] Н. к. (2002 г. р., родилась в Горане) [zɒː], [zˈɒni] [e xˈana] [sy], [sˈyni] [xu], [xˈuni] [jam tu ɾuː] [jam tu ɾujt] [ɫˈija] [fˈave] нет сведений [d͡ʑˈaku] нет сведений [d͡ʑˈaku] 3. Заключение По результатам анализа идиомов албанок Веля-Гораны установлено, что в их речи устойчиво сохраняются черты того локального говора, который бытует в их родном селе или в микрорегионе, где это село находится. Различий между идиомами в отношении статуса или «престижа» не выявлено. Можно предположить, что отсутствие аккомодации обусловлено специфическим характером этноязыковой ситуации в Горане, где все албанки являются пришлыми и сохраняют связи с родительским домом и родным селом. Таким образом, взаимодействие их идиомов не представляет собой «длительного контакта» малочисленной группы переселенцев и местного большинства, который мог бы привести к образованию единого смешанного говора. Говоры сел Приморья, с которыми албанки связаны своим происхождением, разделяют большую часть общегегских, северногегских и северо-западных гегских признаков, а также яркие инновации, свойственные в первую очередь южной подгруппе северо-западных гегских говоров. Микродифференциация заключается в неодинаковом выражении региональных фонетических инноваций и большей или меньшей степени сохранения консервативных гегских черт. Сильная вариативность албанских говоров Приморья обусловлена рядом антропогеографических и социально-политических факторов, действовавших в регионе на протяжении нескольких столетий. Албанская речь билингвов Гораны также отличается вариативностью на уровне фонетики и фонологии. С одной стороны, различия в речи билингвов могут указывать на разные источники их знания албанского языка. С другой стороны, Вестник СПбГУ. Язык и литература. 2017. Т. 14. Вып. 2 менений у разных носителей. С диалектологической точки зрения существенно, что речь билингвов Гораны сохраняет архаичные черты, которые исчезли у большинства местных албанцев под влиянием общегегских инновационных тенденций. Основываясь на результатах нашего анализа фонетико-фонологической системы, албанскую речь Гораны можно охарактеризовать как гетерогенный идиом, в котором диалектные отличия в речи индивидуальных носителей сохраняются, не подвергаясь воздействию диалектного смешения. На индивидуальном уровне может варьировать и степень интенсивности языкового изменения в результате контакта со славянским идиомом. Дальнейшие перспективы исследования включают комплексное изучение изменений контактного происхождения в морфологии, морфосинтаксисе и лексике албанского идиома Веля-Гораны, с преимущественным вниманием к контактным явлениям в речи билингвальных горанцев10. Список сокращений алб. — албанский, акк. — аккузатив, аор. — аорист, гегск. — гегский, ед. ч. — единственное число, ж. р. — женский род, лит. — литературный, м. р. — мужской род, неопр. ф. — неопределенная форма, опр. ф. — определенная форма, прич. — причастие, срб.-хрв. — сербохорватский. литература Вуjовић 2012 — Вуjовић Л. Мрковићки диjалекат (с кратким освртом на сусjедне говоре). Докторска дисертациjа са додатком. Београдски универзитет, 1965. Репринт издање дjела. Подгорица: Савjет Муслимана Црне Горе, 2012. 384 с. (сербск.) Десницкая 1968 — Десницкая А. В. Албанский язык и его диалекты. Л.: Наука, 1968. 380 с. Жирмунский 1976 — Жирмунский В. М. «Проблемы переселенческой диалектологии.» Жирмунский В. М. Общее и германское языкознание: Избранные труды. Л.: Наука, 1976. С. 491–516. Јовићевић 1922 — Јовићевић А. «Црногорско Приморје и Крајина.» Српски етнографски зборник. Књ. 11. Цвијић Ј. (уред.). Београд, 1922. С. 1–171. (сербск.) Морозова, Русаков — Морозова М. С., Русаков А. Ю. Албанские гегские говоры черногорско-албан ского пограничья: фонетическая анкета. Рукопись. Ровинский 1897 — Ровинский П. А. Черногория в ее прошлом и настоящем: В 3 тт. Т. 2. Ч. 1. СПб.: Имп. Акад. наук, 1897. 808 с. Русаков 1987 — Русаков А. Ю. «К вопросу о фонетической адаптации латинской лексики в албанском языке.» RОMANO-BALCANICA: Вопросы адаптации латинского языкового элемента в балканском ареале. Десницкая А. В. (ред.). Л.: Наука, 1987. С. 127–144. Соболев 2013 — Соболев А. Н. Основы лингвокультурной антропогеографии Балканского полуострова. Т. I: Homo balcanicus и его пространство. СПб.; München: Наука; Otto Sagner, 2013. 264 с. Соболев 2015 — Соболев А. Н. «Мрковичи (и Горана): языки и диалекты черногорского Приморья в контексте новейших балканистических исследований.» Sprache und Kultur der Albaner: Zeitliche und räumliche Dimensionen. Akten der 5. Deutsch-albanischen kulturwissenschaftlichen Tagung». (Albanien, Buçimas bei Pogradec, 5.–8. Juni 2014). Demiraj В. (Hrsg.). Wiesbaden: Harrassowitz, 2015. S. 533–556. Соболев и др. 2013 — Соболев А. Н., Новик А. А., Домосилецкая М. В., Дугушина А. С., Ермолин Д. С., Колосова В. Б., Морозова М. С., Русаков А. Ю. Голо Бордо (Gollobordë), Албания: Из ма 10 Грамматической интерференции в албанской речи билингвов Гораны был посвящен доклад М. С. Морозовой и А. Ю. Русакова на XI Конгрессе МАЮВЕ в Софии в 2015 г. [Morozova, Rusakov].Вестник СПбГУ. Язык и литература. 2017. Т. 14. Вып. 2 СПб.; München: Наука; Otto Sagner, 2013. 272 с. Станишић 1995 — Станишић В. Српско-албански jезички односи. Београд: Српска академиja наука и уметности, 1995. 147 с. (сербск.) Ahmetaj 2006 — Ahmetaj M. E folmja e Anës së Malit. Prishtinë: IAP, 2006. 337 f. (албанск.) Beci 1995 — Beci B. Të folmet veriperëndimore të shqipes dhe sistemi fonetik i së folmes së Shkodrës. Tiranë: Instituti i Gjuhësisë dhe i Letërsisë, 1995. 605 f. (албанск.) Çabej 1958 — Çabej E. “Për historinë e konsonantizmit të gjuhës shqipe.” Buletin i Universitetit shtetëror të Tiranës. Ser. Shkencat Shoqërore. 1 (1), 1958: 31–80. (албанск.) Curtis 2012 — Curtis M. С. Slavic-Albanian language contact, convergence, and coexistence. PhD thesis. Jo seph В. (Advisor) Ohio State University. Ohio, 2012. 408 p. Dabaj 2004 — Dabaj Gj. Shestani: Studim filologjik gjithëpërfshirës: Në 2 vëll. Vëll. 1. Ulqin; Tiranë; Prishtinë: Ada, 2004. 706 f. (албанск.) Demiraj 1996 — Demiraj Sh. Fonologjia historike e gjuhës shqipe. Tiranë: TOENA, 1996. 332 f. (албанск.) Grgurević 2012 — Grgurević O. «Naselja Mrkojevića.» Nevladina organizacija Mrkojevići. 2012. URL: http:// mrkojevici.me/naselja.html (accessed: 02.02.2016). (сербск.) Gjinari 1971 — Gjinari J. «Vëzhgime mbi të folmen e Bregut të Bunës.» Dialektologjia shqiptare: Në 7 vëll. Vëll. 1. Tiranë: Universiteti i Tiranës, 1971. F. 331–368. (албанск.) Gjinari 1989 — Gjinari J. Dialektet e gjuhës shqipe. Tiranë: Akademia e shkencave e RPS të Shqipërisë, 1989. 329 f. (албанск.) Gjinari et al. 2007 — Gjinari J., Beci B., Shkurtaj Gj., Gosturani Xh. Atlasi dialektologjik i gjuhës shqipe: Në 2 vëll. Vëll. 1. Tiranë; Napoli: Akademia e Shkencave e Shqipërisë, Instituti i Gjuhësisë dhe i Letërsisë; Università degli Studi di Napoli L’Orientali, Dipartamento di Studi dell’Europa Orientale, 2007. 464 f. (албанск.) Gjinari, Shkurtaj 2000 — Gjinari J., Shkurtaj Gj. Dialektologjia. Tiranë: Shtëpia botuese e librit universitar, 2000. 462 f. (албанск.) Jozeph 2007 — Jozeph B. “Broad vs. localistic dialectology, standard vs. dialect: The case of the Balkans and the drawing of linguistic boundaries.” Language variation — European perspectives II: Selected papers from the 4th International conference on language variation in Europe (ICLaVE), Nicosia, June 2007. Tsiplakou S., Karyolemou M., Pavlou P. (eds.). Amsterdam; Philadelphia: Benjamins, 2009. P. 119–134. Morozova, Rusakov 2015 — Morozova M., Rusakov A. “Social roots and linguistic outcomes of contact-induced language change: the case of Slavic-Albanian contact in Mrko(je)vići and Gorana”. 11th Congress of South-East European Studies. Session “Theory of the Linguistic Union: Balkan Linguistics and Eurolinguistics”. (Sofia, 31 August — 4 September 2015). Summaries, 2015. URL: http://www.balkanstudies. bg/congress2015/bg/summaries.html (дата обращения: 11.10.2016). Omari 2012 — Omari A. Marrëdhëniet gjuhësore shqiptaro-serbe. Tiranë: Botimet Albanologjike, 2012. 420 f. (албанск.) Radojević 2011 — Radojević G. Popis stanovništva, domaćinstava i stanova u Crnoj Gori. 2011: Prvi rezultati. Podgorica: MONSTAT, 2011. 56 s. (сербск.) Shkurtaj 1982 — Shkurtaj Gj. “Disa veçori fonetike të të folmeve shqipe në Mal të Zi”. Studime Filologjike. 3, 1982: 179–195. (албанск.) Sobolev 2012 — Sobolev A. N. “Slavische Lehnwörter in albanischen Dialekten.” Aktuelle Fragestellungen und Zukunftsperspektiven der Albanologie. Akten der 4. Deutsch-Albanischen kulturwissenschaftlichen Tagung «50 Jahre Albanologie an der Ludwig-Maximilians-Universität München». (Gut Schönwag bei Wessobrunn, 23. — 25. Juni 2011). Demiraj B. (Hrsg.). Wiesbaden: Harrassowitz, 2012. S. 215–232. (немецк.) Trudgill 1986 — Trudgill P. Dialects in Contact. Oxford: Basil Blackwell, 1986. 182 p. Ulqinaku 1965 — Ulqinaku H. “Nji pamje e shkurtë e tё folunit t’Ulqinit.” Pёrparimi. 1–2, 1965: 64–72. (албанск.) Ylli 2012 — Ylli Xh. “Rreth përgatitjeve për një vlerësim objektiv të huazimeve leksikore sllave të gjuhës shqipe.” Shqipja dhe gjuhët e Ballkanit. Konferencë shkencore e mbajtur më 10–11 nëntor 2011 në Prishtinë. Ismajli R. (red.). Prishtinë: Akad. e Shkencave dhe e arteve e Kosovës, 2012. F. 533–564. (албанск.) Для цитирования: Морозова М. С. Албанский говор или говоры Гораны? Генезис и функционирование // Вестник СПбГУ. Язык и литература. 2017. Т. 14. Вып. 2. С. 222–237. DOI: 10.21638/11701/ spbu09.2017.207. Вестник СПбГУ. Язык и литература. 2017. Т. 14. Вып. 2 Вуjовић 2012 — Vujović, L. Mrkovićki dijalekat (s kratkim osvrtom na susjedne govore) [Mrkovići dialect (with a short overview of the neighbouring speeches)]. A doctoral thesis with the addition. Beogradski univerzitet, 1965. Reprint edition. Podgorica, Savjet Muslimana Crne Gore, 2012. 384 p. (in Serbian) Десницкая 1968 — Desnitskaya, A. V. Albanskii iazyk i ego dialekty [Albanian and Albanian dialects]. Len ingrad, Nauka Publ., 1968. 380 p. (in Russian) Жирмунский 1976 — Zhirmunsky, V. M. Problemy pereselencheskoi dialektologii [Problems of migrant dialectology]. In: Zhirmunsky, V. M. Obshchee i germanskoe iazykoznanie: Izbrannye trudy [General and German linguistics: Selected works]. Leningrad, Nauka Publ., 1976, pp. 491–516. (in Russian) Јовићевић 1922 — Jovićević, A. Crnogorsko Primorje i Krajina [Montenegrin Littoral and Krajina]. In: Cvijić, J. (ed.). Srpski etnografski zbornik [Serbian ethnographic anthology]. Vol. 11. Beograd, 1922, pp. 1–171. (in Serbian) Морозова, Русаков — Morozova, M. S., Rusakov, A. Y. Albanskie gegskie govory chernogorsko-albanskogo pogranich’ia: foneticheskaia anketa [Gheg Albanian dialects of the Montenegrin-Albanian borderland: phonetic questionnaire]. Manuscript. (in Russian) Ровинский 1897 — Rovinsky, P. A. Chernogoriia v ee proshlom i nastoiashchem [Montenegro: past and pres ent]: In 3 vols. Vol. 2. P. 1. St. Petersburg, Imp. acad. nauk Publ., 1897. 808 p. (in Russian) Русаков 1987 — Rusakov, A. Y. K voprosu o foneticheskoi adaptatsii latinskoi leksiki v albanskom iazyke [On phonetic adaptation of Latin vocabulary in Albanian]. In: Desnitskaya, A. V. (ed.). RОMANOBALCANICA: Voprosy adaptatsii latinskogo iazykovogo elementa v balkanskom areale [RОMANOBALCANICA: Problems of adaptation of the Latin language element in the Balkan area]. Leningrad, Nauka Publ., 1987, pp. 127–144. (in Russian) Соболев 2013 — Sobolev, A. N. Osnovy lingvokul’turnoi antropogeografii Balkanskogo poluostrova [The foundations of linguocultural anthropogeography of the Balkan Peninsula]. Vol. I: Homo balcanicus i ego prostranstvo [Homo balcanicus and its area]. St. Petersburg; Munich, Nauka Publ.; Otto Sagner Publ., 2013. 264 p. (in Russian) Соболев 2015 — Sobolev, A. N. Mrkovichi (i Gorana): iazyki i dialekty chernogorskogo Primor’ia v kontekste noveishikh balkanisticheskikh issledovanii [Mrkovići (and Gorana): Languages and dialects of Montenegrin Littoral in the context of the recent balkanological studies]. In: Demiraj, V. (ed.) Sprache und Kultur der Albaner: Zeitliche und raumliche Dimensionen. Akten der 5. Deutsch-albanischen kulturwissen schaftlichen Tagung [Language and culture of the Albanians. Temporal and spatial dimensions. Proceedings of the 5th German-Albanian cultural studies conference] (Albania, Buçimas, Pogradec, 5–8 June 2014). Wiesbaden, Harrassowitz Publ., 2015, pp. 533–556. (in Russian) Соболев и др. 2013 — Sobolev, A. N., Novik, A. A., Domosiletskaia, M. V., Dugushina, A. S., Ermolin, D. S., et al. Golo Bordo (Gollobordë), Albaniia: Iz materialov balkanskoi ekspeditsii RAN i SPbGU 2008– 2010 gg. [Golo Bordo (Gollobordë), Albania. From the materials of the Balkan expedition of the Russian Academy of Sciences and the State University of St. Petersburg in 2008–2010]. St. Petersburg; Munich, Nauka Publ.; Otto Sagner Publ., 2013. 272 p. (in Russian) Станишић 1995 — Stanišić V. Srpsko-albanski jezički odnosi [Serbian-Albanian linguistic relations]. Beo grad: Srpska akademija nauka i umetnosti, 1995. 147 p. (in Serbian) Ahmetaj 2006 — Ahmetaj, M. E folmja e Anës së Malit [The dialect of Ana e Malit]. Prishtinë: IAP, 2006. 337 p. (in Albanian) Beci 1995 — Beci, B. Të folmet veriperëndimore të shqipes dhe sistemi fonetik i së folmes së Shkodrës [Northwestern dialects of Albanian and the phonetics of the dialect of Shkodra]. Tiranë: Instituti i Gjuhësisë dhe i Letërsisë, 1995. 605 p. (in Albanian) Çabej 1958 — Çabej, E. Për historinë e konsonantizmit të gjuhës shqipe [On the history of Albanian consonant system]. In: Buletin i Universitetit shtetëror të Tiranës. Ser. Shkencat Shoqërore — Bulletin of the State University of Tirana. Social Science Series. 1958, no. 1, p. 31–80. (in Albanian) Curtis 2012 — Curtis, M. С. Slavic-Albanian language contact, convergence, and coexistence. PhD thesis. Joseph В. (Advisor). Ohio State University, Ohio, 2012, 408 p. (in English) Dabaj 2004 — Dabaj, Gj. Shestani: Studim filologjik gjithëpërfshirës [Shestani. A comprehensive philological study]: In 2 vols. Vol. 1. Ulqin; Tiranë; Prishtinë: Ada, 2004. 706 p. (in Albanian) Demiraj 1996 — Demiraj, Sh. Fonologjia historike e gjuhës shqipe [Historical phonology of Albanian]. Tiranë: TOENA, 1996. 332 p. (in Albanian) Вестник СПбГУ. Язык и литература. 2017. Т. 14. Вып. 2 Bunës]. In: Dialektologjia shqiptare [Albanian dialectology]: In 7 vols. Vol. 1. Tiranë, Universiteti i Tiranës, 1971, pp. 331–368. (in Albanian) Gjinari 1989 — Gjinari, J. Dialektet e gjuhës shqipe [Dialects of Albanian]. Tiranë, Akademia e shkencave e RPS të Shqipërisë, 1989. 329 p. (in Albanian) Gjinari et al. 2007 — Gjinari, Gj., Beci, B., Shkurtaj, Gj., Gosturani, Xh. Atlasi dialektologjik i gjuhës shqipe [The dialectological atlas of the Albanian language]: In 2 vols. Vol. 1. Tiranë; Napoli: Akademia e Shkencave e Shqipërisë, Instituti i Gjuhësisë dhe i Letërsisë; Università degli Studi di Napoli L’Orientali, Dipartamento di Studi dell’Europa Orientale, 2007. 464 p. (in Albanian) Gjinari, Shkurtaj 2000 — Gjinari, J., Shkurtaj, Gj. Dialektologjia [Dialectology]. Tiranë, Shtëpia botuese e librit universitar, 2000. 462 p. (in Albanian) Grgurević 2012 — Grgurević, O. Naselja Mrkojevića [Settlements of the Mrkojevići]. In: Nevladina organizacija Mrkojevići [Non-state organization Mrkojevići]. 2012. URL: http://mrkojevici.me/naselja. html (accessed: 02.02.2016). (In Serbian) Jozeph 2007 — Jozeph, B. Broad vs. localistic dialectology, standard vs. dialect: The case of the Balkans and the drawing of linguistic boundaries. In: Tsiplakou, S., Karyolemou, M., Pavlou, P. (eds.). Language variation — European perspectives II: Selected papers from the 4th International conference on language variation in Europe (ICLaVE), Nicosia, June 2007. Amsterdam; Philadelphia, Benjamins Publ., 2009, pp. 119–134. (in English) Morozova, Rusakov 2015 — Morozova, M., Rusakov, A. Social roots and linguistic outcomes of contactinduced language change: the case of Slavic-Albanian contact in Mrko(je)vići and Gorana. In: 11th Congress of South-East European Studies. Session “Theory of the Linguistic Union: Balkan Linguistics and Eurolinguistics” (Sofia, 31 August — 4 September 2015). Summaries, 2015. Available at: http://www. balkanstudies.bg/congress2015/bg/summaries.html (accessed: 11.10.2016). (in English) Omari 2012 — Omari, A. Marrëdhëniet gjuhësore shqiptaro-serbe [Albanian-Serbian linguistic relations]. Tiranë, Botimet Albanologjike, 2012. 420 p. (in Albanian) Radojević 2011 — Radojević, G. Popis stanovništva, domaćinstava i stanova u Crnoj Gori. 2011: Prvi rezultati [Census of Population, Households and Dwellings in Montenegro. 2011. First results]. Podgorica, MONSTAT, 2011. 56 p. (in Serbian) Shkurtaj 1982 — Shkurtaj, Gj. Disa veçori fonetike të të folmeve shqipe në Mal të Zi [Several phonetic features of the Albanian dialects in Montenegro]. In: Studime Filologjike, 1982, no. 3, pp. 179–195. (in Albanian) Sobolev 2011 — Sobolev, A. N. Slavische Lehnwörter in albanischen Dialekten [Slavic borrowings in Albanian dialects]. In: Demiraj, B. (ed.). Aktuelle Fragestellungen und Zukunftsperspektiven der Albanologie: Akten der 4. Deutsch-Albanischen kulturwissenschaftlichen Tagung «50 Jahre Albanologie an der Ludwig-Maximilians-Universität München» [Current issues and future perspectives of Albanology. Proceedings of the 4th German-Albanian cultural studies conference “50 Years of Albanology at the Ludwig-Maximilians-University of Munich”] (Gut Schönwagbei Wessobrunn, 23–25 June 2011). Wiesbaden, Harrassowitz, 2012, pp. 215–232. (in German) Trudgill 1986 — Trudgill, P. Dialects in Contact. Oxford, Basil Blackwell Publ., 1986. 182 p. (in English) Ulqinaku 1965 — Ulqinaku, H. Nji pamje e shkurtë e tё folunit t’Ulqinit [A short overview of the dialect of Ulcinj]. In: Pёrparimi, 1965, no. 1–2, pp. 64–72. (in Albanian) Ylli 2012 — Ylli, Xh. Rreth përgatitjeve për një vlerësim objektiv të huazimeve leksikore sllave të gjuhës shqipe [On preparations for an objective assessment of Slavic lexical borrowings in Albanian]. In: Ismajli, R. (red.). Shqipja dhe gjuhët e Ballkanit. Konferencë shkencore e mbajtur më 10–11 nëntor 2011 në Prishtinë [Albanian and the Balkan languages. Scientific conference held on 10–11 November, 2011 in Prishtina]. Prishtinë, Akad. e Shkencave dhe e arteve e Kosovës, 2012, pp. 533–564. (in Albanian) for citation: Morozova M. S. Albanian Dialect(s) of Gorana: Genesis and Functioning. Vestnik SPbSU. Language and Literature, 2017, vol. 14, issue 2, pp. 222–237. DOI: 10.21638/11701/spbu09.2017.207. Статья поступила в редакцию 11 сентября 2015 г. Статья рекомендована в печать 8 июня 2016 г. Вестник СПбГУ. Язык и литература. 2017. Т. 14. Вып. 2	Напиши аннотацию по статье	УДК 811.18 Вестник СПбГУ. Язык и литература. 2017. Т. 14. Вып. 2 Морозова Мария Сергеевна Институт лингвистических исследований Российской академии наук, 199004, Санкт-Петербург, Тучков пер., 9; Санкт-Петербургский государственный университет, Российская Федерация, 199034, Санкт-Петербург, Университетская наб., 7–9 [email protected] АЛБАНСКИЙ ГОВОР ИЛИ ГОВОРЫ ГОРАНЫ? ГЕНЕЗИС И ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ1 В статье рассматриваются вопросы генезиса и функционирования албанского идиома в полилингвальном микрорегионе Горана (Черногорское Приморье), представляющем большой интерес с точки зрения изучения процессов славяно-албанского языкового и культурного взаимодействия на западе Балкан. Вводная часть содержит антропогеографические и социолингвистические сведения о сербохорватскоязычной краине Мрковичи, частью которой является Горана, и краткую характеристику северо-западных гегских говоров албанского языка. Далее на примере сообщества села Веля-Горана исследована албанская речь местного билингвального населения и идиомы проживающих в селе албанок из приграничных районов Албании, Черногорского Приморья и Краины. Для выяснения вопроса о наличии диалектной микродифференциации и степени аккомодации (а) в речи албанок и (б) в албанской речи местных билингвов, а также для выявления контактных черт в фонетике и фонологии осуществлен анализ аутентичного диалектного материала с применением сравнительного и описательного методов, традиционно используемых сопоставительным языкознанием, диалектологией и балканистикой. На основании результатов анализа албанская речь Гораны охарактеризована как гетерогенный идиом, в котором на уровне отдельных носителей сохраняются, не подвергаясь смешению, диалектные микроотличия и варьирует степень интенсивности языкового изменения в результате контакта со славянским идиомом. Библиогр. 31 назв. Табл. 4.
"актуальное конфессиональное писмо между историограф(...TRUNCATED)	Напиши аннотацию по статье	"ТУВА ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА/ TUVA YESTERDAY, TODAY, TOMORROW\nDOI: 10.25178/n(...TRUNCATED)
"анализ терминов родства с помолчу естественного сема(...TRUNCATED)	Напиши аннотацию по статье	"Russian Journal of Linguistics \nВестник РУДН. Серия: ЛИНГВИСТИКА \n2018(...TRUNCATED)
"англиыскаыа и русская отыменных конверсии сопоставит(...TRUNCATED)	Напиши аннотацию по статье	"УДК 81-13\nД. В. Соколенко\nВестник СПбГУ. Сер. 9. 2015. Вып. 1\nА(...TRUNCATED)
"англиыскаыа лексема мире в публицистике художественн(...TRUNCATED)	Напиши аннотацию по статье	"УДК 811.111 – 26: 81’373 \nА. Ю. Смирнова\nСанкт-Петербургский (...TRUNCATED)
"английские неологизмы хх в некоторые тенденции слово(...TRUNCATED)	Напиши аннотацию по статье	"2015 ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТ(...TRUNCATED)
"антропологические корреляты межзрачкового расстоыан(...TRUNCATED)	Напиши аннотацию по статье	"Культурология \nМинобрнауки России \nФедеральное госу(...TRUNCATED)
"артиклеваыа система болгарского языка в работах ыу с (...TRUNCATED)	Напиши аннотацию по статье	"УДК 811.163.2\nЕ. Ю. Иванова\nВестник СПбГУ. Сер. 9. 2015. Вып. 3\(...TRUNCATED)
"аспектуалност как категория высказывания. Ключевые с(...TRUNCATED)	Напиши аннотацию по статье	"УДК 81’367.7: 811.161.1’36\nМ. Я. Дымарский\nВестник СПбГУ. Сер. (...TRUNCATED)

End of preview. Expand in Dataset Viewer.

README.md exists but content is empty. Use the Edit dataset card button to edit it.

Downloads last month: 33

Edit dataset card

Size of downloaded dataset files:

Size of the auto-converted Parquet files:

Number of rows: